Олег Ряховский. Сам против себя. Строки из дневника

Узбекский спортсмен Олег Ряховский за два года-1957 и 1958 сделал в спорте многое. Дважды выиграл золотые медали на Чемпионатах Советского Союза. Побеждал в матче СССР-США и на Всемирной Универсиаде. Завоевал серебро на Чемпионате Европы. Установил мировой рекорд в тройном прыжке. Но почему же  таким коротким был его путь в большом спорте?

Стопка дневников на столе. Школьные тетрадки, толстая общая тетрадь, «фир­менные дневники» члена сборной команды СССР. Вся жизнь а большом спорте уместилась в девяти дневниках. Девять долгих, трудных и бесконечно радостных лет. Листаю пожелтевшие страницы.

Тренировки. Бег, прыжки, метания. Три дня — тренировки, день — отдых, два дня — тренировки и — отдых. Неделя. Пятьдесят две в году. Так все девять лет. Зимой, весной, летом, осенью. Читаю: прыжки со штангой на плечах. И чувствую тяжесть металла. Мышцы напрягаются, даже сердце бьется чаще. Соревнования. Всплывают воспомина­ния. Стадион. Лица соперников. Друзья на трибуне. Кажется, даже вспоминаю лицо судьи. И конечно, результаты. Их помню, как будто выступал только вче­ра. А ведь прошло почти двадцать лет... Успехи и неудачи. Победы и пораже­ния. Что может пригодиться из нашего эпыта спортсменам сегодняшнего дня? Конечно, не все. Но льщу себя надеж­дой: рассказ о моих ошибках поможет кому-нибудь избежать промахов. Растут результаты, улучшается покрытие доро­жек, меняется техника, совершенствует­ся методика тренировки. Но люди ме­няются мало. И беды, и радости сегод­няшних атлетов сродни нашим. Самый памятный год — 1958-й. Строки из дневника. Матч СССР—США. Москва. Первое место — О. Ряховский — 16,59, новый мировой рекорд. Второе — В. Креер — 16,30.

И через несколько страниц запись. Чемпионат Европы. Стокгольм. Первое место — Ю. Шмидт (Польша) — 16,43. Второе — О. Ряховский. Результат 16,02. Между этими состязаниями около трех недель. Что же помешало мне в Сток­гольме стать чемпионом континента? По­чему результат ухудшился больше чем на полметра?

О том, чтобы я испугался сильных со­перников или растерялся на первом для себя чемпионате Европы, речи быть не может. В те годы (или если хотите, до этого года) советские прыгуны тройным были сильнейшими в Европе. Внутренняя конкуренция была настолько сильной, что слабый духом попасть в сборную страны не имел никаких шансов. Да и мне для того, чтобы поехать в Сток­гольм, на чемпионате страны нужно бы­ло опередить экс-рекордсмена мира Л. Щербакова и бронзового призера Мельбурнской олимпиады В. Креера. Это ли не грозные соперники! Спортивная форма была не хуже, чем на матче, где установил мировой ре­корд. Об этом говорили и самочувст­вие и результаты а контрольных упраж­нениях. Что же случилось?

Подвели меня в Стокгольме чрезмер­ная нервная возбудимость и... Витольд Креер, мой товарищ по команде. Расскажу по порядку. Способность в короткое время возбу­диться, или, как говорят спортсмены, «завестись», на состязаниях не раз слу­жила мне хорошую службу. Вот два примера. На том же чемпионате стра­ны 1958 года в Таллине я чуть-чуть не «сгорел» в квалификации. Размялся пло­хо. Недостаточно разогрелся и прыгал вяло. В двух попытках пустяковую ква­лификационную норму — 14,90 — вы­полнить не смог. Осталась одна попытка и минут пять на подготовку. Сел на скамейку, закрыл глаза и представил себя на Олимпийских играх (ни до, ни после этого на Олимпиаде мне высту­пить не довелось!). Представил, будто это последняя попытка и от нее зависит, быть или не быть мне олимпийским чемпионом. Ощущение было настолько полным, что когда открыл глаза, то да­же удивился, что нахожусь на знако­мом таллинском стадионе. Не позволяя раствориться созданному мной образу, быстро встал на старт прыжка и легко прыгнул на 15,88. Товарищи потом рас­сказывали, что впечатление было таким, будто другой человек прыгал. Несколь­ко минут назад еле-еле тащился по раз­бегу и вдруг помчался как спринтер. Второй раз такая настройка помогла  установить мировой рекорд. На матч СССР—США я готовился только к борь­бе с Креером. Американцы были по­слабее и в счет не шли. Витольд прыгал после меня, а это всегда опасно. В уме­нии побеждать последним прыжком с ним мало кто мог бы потягаться.. В первой попытке я показал 15,98. Ре­зультат неплохой, но для победы явно недостаточно. После прыжка лег на траву и жду прыжка Витольда. Знаю, как он сейчас силен. Может обойти. И мне надо во втором прыжке показать все, на что способен. Обыграть во что бы то ни стало.

Как в воду глядел. Креер прыгнул на 16,03. То что мое представление совпа­ло с реальностью, помогло полностью мобилизоваться во втором прыжке. Раз­бег получился стремительным, прыжок далеким. Честно скажу, о таком резуль­тате—16,59, который на 3 сантиметра превышал мировой рекорд бразильца да Сильвы, я не думал! И та же нервная возбудимость могла обернуться врагом. Мне редко удава­лось «отключиться» от состязаний, внешних раздражителей (включая предстартовую «накачку» руководства). Я всегда живо переживал все перипе­тии соревнований.

В Стокгольме (помня таллинский урок) тщательно подготовился к квалификации Сижу на скамейке для участ­ников и внимательно слежу за Креером. А у него соревнования складываются драматично. В первых двух прыжках заступ. Осталась одна попытка. Витольд ходит по сектору, тщетно стараясь ус­покоиться, и... я переживаю то же со­стояние. Волнуюсь страшно. А когда Креер в третьей попытке недоступил до планки целый метр и не выполнил квалификации, страшно расстроился. Всю ночь переживал неудачу товарища. Закрою глаза и начинаю вместе с Ви­тольдом метаться по сектору. А ведь мне на следующий день прыгать! Назавтра я так и не смог настроиться на борьбу. Не хватило нервной энергии. Хорошо еще, что серебряную медаль не упустил — всего 2 сантиметра вы­играл у исландца Вильямура Эйнарссона.

Думаю, что моя ошибка сродни тем, что допускают и сейчас многие молодые прыгуны. Во время состязаний по трой­ному прыжку я постоянно наблюдаю за поведением спортсменов (и по-прежне­му волнуюсь вместе с ними!). Вижу, как возбужденно обменивается жеста­ми с тренером Николай Синичкин. Как картинно разводит руками после не­удачной попытки Михаил Барибан. Ви­жу, как живо реагируют на все ситуа­ции борьбы другие атлеты. И никогда меня не покидает восхищение поведе­нием Виктора Санеева. Создается впечатление, что на секторе он един в двух лицах. В эти моменты в нем как бы живут два человека. Один — страстный темпераментный боец, отклю­ченный от внешнего мира, все силы, все умение он отдает борьбе за победу, второй — расчетливый холодный наб­людатель, бесстрастно фиксирующий ре­зультаты соперников, направление вет­ра, учитывающий все многообразие си­туаций, создающихся в борьбе. А вме­сте эти два человека составляют под­линного Мастера. Спортсмена с боль­шой буквы. Не в этом ли главный сек­рет мастерства нашего двукратного олимпийского чемпиона?! И хотя со вре­мени моего последнего выступления прошло уже пятнадцать лет каждый раз, когда вижу прыжки Санеева, я по- хорошему завидую этому атлету. За девять лет тренировок и выступле­ний мне так и не удалось стать участ­ником олимпийских игр. Дело прошлое, и сейчас все можно объяснить просто: так сложился спортивный путь — к од­ной олимпиаде еще «недоспел», а к другой уже перешел в разряд ветера­нов. Да и учеба в аспирантуре МВТУ им. Баумана не позволила уделять спор­ту необходимого времени и внимания. Но, выступая под рубрикой «Сам против себя», нельзя кривить душой и зани­маться ненужными самооправданиями. Конечно же, причины более реальны. Главные — две. Во-первых, я допускал ошибки в анализе проделанной и плани­ровании будущей тренировочной рабо­ты. Во-вторых, я не владел в необходи­мой мере хорошей техникой тройного прыжка.

Строго говоря, прыгуном тройным я стал по чистой случайности. Не спорт­сменом, а именно прыгуном. В школе я  занимался физкультурой, а «специа­лизировался» в авиамоделизме. Сосед по двору как-то предложил мне пойти посмотреть как он трени­руется. И самому заняться. Ну чего ж, решил я, для здоровья отчего не побе­гать, не попрыгать. Было это в 1952 го­ду, когда мне исполнилось 18 лет. После нескольких занятий меня заме­тил тренер Виктор Илларионович Барышев. Без долгих разговоров он предло­жил мне готовиться к поездке с коман­дой узбекских юношей (я тогда жил в Ташкенте) на чемпионат СССР среди юношей в Минск и выступить в... пяти­борье. Юных часто привлекает неиз­вестность. Перспектива поехать в Минск прельстила меня, и я сразу согласился. Первое выступление в пятиборье я за­помнил на всю жизнь. Особенно бег на 1500 метров. Как добежал, не помню, но то, что чувствовал после бега, не за­буду никогда!

Несмотря на то что я установил рекорд Узбекистана для юношей, мое место оказалось в конце второго десятка. И вдруг узнаю, что на следующий день проводится тройной прыжок в личном зачете. Уговорил включить меня в чис­ло участников и, к своему удивлению, занял четвертое место. Прошу Барышева заняться со мной тройным прыж­ком, а он убеждает, что мое будущее бег на 400 м и на 400 м с/б... Все жё удалось настоять на своем. Начали го­товиться к тройному. Думаю, что не обижу своего тренера, сказав, что о тех­нике и методике тренировки в тройном прыжке спортсменов высокого класса он знал в то время не немного больше меня, вместе искали, вместе экспери­ментировали. Иногда удачно, иногда дело кончалось травмами и разочарова­ниями. Но я уже почувствовал вкус к занятиям легкой атлетикой, и трудности меня не страшили.

Тренировался помногу. Во многом это  происходило от недостаточной инфор­мации, .а иногда и просто от ошибочных сведений о подготовке сильнейших спортсменов, которые нет-нет, да и мелькали в спортивной прессе. Помню, в какой-то заметке прочитал, что тогдашний рекордсмен мира Лео­нид Щербаков в тренировке преодоле­вает прыжками на одной и двух ногах по 400 метров. Вот это да, думаю. Я ведь и пятидесяти метров не пробо­вал проскакать не одной ноге. И решил не отставать от Щербакова. После трех попыток я с ног валился от непосиль­ных объемов, а ночью тихо выл от бо­ли в пояснице. Уже потом, встретясь с Щербаковым, я узнал, что тренировка была экспериментальной и сам Леонид на таких объемах никогда не работал... К сожалению, и сейчас случается, что' спортсмены и тренеры принимают на веру досужие сведения о тренировке зарубежных звезд и без критического осмысливания применяют в своей рабо­те. Последствия чаще всего бывают та­кими же как и у меня. Как бы то ни бы­ло, а в работе меня подстегивать не приходилось.

Тренировался много. Да­же слишком. И не только в начале пути, но уже будучи опытным спортсменом я тренировался на грани переутомле­ния. К сожалению, в те годы, скрупу­лезно записывая в дневник все трени­ровки, объемы и интенсивность работы, я почему-то не догадывался соотнести их со своим самочувствием. Сейчас сам удивляюсь: неужели трудно было заметить, что лучшие свои результаты я по­казывал тогда, когда перед ответствен­ным состязанием у меня по каким-либо причинам (переезд к месту состязаний, легкое недомогание и т. д.) снижалась тренировочная нагрузка. Ведь и- рекорд мира я установил после того, как, утом­ленный чемпионатом страны и переез­дом в Москву, слегка «отпустил» в тре­нировке и несколько дней перед стар­том вообще отдыхал. 

В 1959 году я начал подготовку к Олим­пийским играм в Риме. В те годы зимой состязаний было меньше, и мы как мог­ли-нажимали на объемы. А весной, вый­дя на залитые солнцем южные стадионы, еще прибавляли... И к моменту от­борочных стертов я почувствовал на­стоящее отвращение к прыжкам. Бук­вально вымучивал себя на состязаниях. И объяснение того, что я все больше и больше отходил от спорта к научной работе, как раз и объяснялось неудача­ми, переутомлением, усталостью от тре- нировок и состязаний. Винить здесь не­кого. Только себя. Занимаясь точными науками, я почему-то не использовал их методов при анализе своей спортивной деятельности и при планировании трени­ровочной работы.

Что же касается несовершенства моей техники, то здесь, мне кежется, и у сов­ременных прыгунов работы непочатый край. И в мое время, да и сейчас гос­подствует мнение, что главное для пры­гуна тройным — это скорость и сила. Я пробегал 100м. за 10,6, прыгал в дли­ну за 7,50 и толкал штангу весом 100 килограммов. Много времени уде­лял спринту и прыжкам и штанге, а над техникой самого прыжка работал недопустимо мало. Мне казалось: на­учусь бежать быстрее — прыгну даль­ше. Стану сильнее — прыгну дальше. И получалось, что удачно выступал я только в моменты наивысшей спортив­ной формы, когда острота ощущений, высокая степень координации до неко­торой степени (в сочетании с хорошей физической подготовкой) позволяли компенсировать техническую неграмот­ность. Но стоило чуть-чуть понизить уровень скорости или немного упустить в силовой подготовке, как результат резко снижался. Да и стабильность прыжков даже в одном состязании оставляла желать лучшего. Даже при установлении мирового рекорда на матче СССР—США диапазон моих ре­зультатов колебался в пределах полу­тора метров! И конечно, отсутствие со­вершенной техники приводило к весь­ма болезненным травмам. Пишу эти строки и вспоминаю виденные мною уже в этом году технические ошибки наших прыгунов: неуправляемые прыж­ки В. Шевченко, неуклюжее приземле­ние или пробегание по яме М. Барибана, судорожные движения в прыжках М. Сегала. А ведь это уже сложившие­ся мастера. Кому как не им овладе­вать современной техникой?

Снова листаю дневники. И чувство не­удовлетворенности своей давней рабо­той постепенно сменяется чувством ра­достной сопричастности к сегодняшним прыгунам. Пусть не посетуют на меня те, кого я назвал здесь. Если хоть одно­му из них это поможет поправить свою ошибку, значит мы вспоминаем прош­лое не напрасно.  

Комментарии

Комментариев пока нет